Почему церковь рекомендует так тщательно подходить к выбору крестного, если на практике зачастую судьба крестника от этого мало зависит?
Отвечает протоиерей Андрей Ткачёв:
Ну, вы знаете, чтобы не было формализма, потому что если убрать всякую строгость, то будет всякое безобразие. Тогда как мы знаем по опыту, бывают случаи, когда некрещёные люди становятся кумовьями. Я стала крестной, но сама была некрещёной.
Как это так? Ну вот, батюшка не спросил, я не знала. Мне предложили стать крестной, и я пошла. Пришла, значит. В момент крестничества приходит человек. Ему говорят:
-Вы будете крестным?
-Да.
— Очень хорошо, я очень рад за вас. Я просто рад вас видеть. Когда вы были последний раз в церкви?
— Никогда.
— О, прекрасно, я очень рад, что вы наконец пришли. Хорошо, вы сами-то крещеный?
— Да.
— Хорошо. Символ веры, конечно, вы не знаете?
— Нет.
— Хорошо, ребенка, мы конечно, покрестим, но давайте мы поговорим с вами.
И начинаешь вместо того, чтобы крестить ребенка, разговаривать с крестным и говорить ему:
«Слушай, ты взрослый крещеный человек, ты должен в воскресенье всегда быть в храме. Понял? Ты женат? Женат. Значит, ты должен повенчаться. Кроме этого, тебе обязательно нужно найти Божие слово, Евангелие святое и начать потихонечку его читать.
Понимаешь меня? Так, теперь, значит, очень важно тебе выучить Символ веры. Вот «верую во единого Бога Отца»… Понимаешь, ты должен быть поручителем за младенца и должен потом молиться за него. А ты вообще не знаешь ничего, ты как язычник, ты, как будто какой-то иностранец».
И ты начинаешь тратить время на него, на этого крестного и, может быть потом, ребенка-то мы покрестим конечно, слава Богу. Но, может быть, собственно, весь смысл этого события заключался не только в крещении ребенка, а в том, что один взрослый человек, фамилия Иванов, в детстве крещен, но по факту полный язычник, бармалей какой-то из леса.
Может быть, вот это все было ради этого Бармалея. Если мы формально к этому отнесемся, ничего ему не скажем, ничего от него не потребуем, ни о чем с ним не поговорим, то может быть, как раз мы даже и согрешим. Ну, а кто ему когда скажет? Он же сам не пойдет.
Это, может быть, тот единственный случай, когда взрослый человек вдруг попадает в храм и имеет возможность услышать то, что он никогда еще не слышал.
Поэтому, конечно, нужно с этими крестными работать как бы как-то, значит, двигать их вперед, чтобы в мире умножилось число молящихся людей. Да, конечно, прямой связи нет между судьбой крестника и судьбой крестного. Дело ведь не в этом. Они судьбами не меняются.
Дело в том, чтобы умножить число сознательно верующих людей, совесть которых заставляет их исполнять некий религиозный закон. Он очень простой и очень важный. Люби Бога, люби ближнего. Но это уже в своем разнообразии конечно, оно такое уже сложное. Так что мы, думаю, просто обязаны заниматься этим.
Если мы крестных бросим вот так вот, значит, это будет просто, знаете, подружка подружку, друг друга пригласил, как бы, значит, и все лохматые. Никто ничего не знает, никто ничего знать не хочет, еще потому что. У всех в голове предрассудки какие-то, которые питаются не конкретным опытом, а какой-то жареной, какой-то поскудной информацией из желтых СМИ про церковь. Они про церковь не знают ничего, они только носят в голове отбросы всякие, которые им отбросили туда, в голову какие-нибудь желтые издательства, интернет или печатные издания.
Вот они с этим мусором в голове без всякой веры в сердце, с грязными языками, с грязными ртами, как бы, значит, с мутными глазами приходят, держат на руках этих невинных детей, которых мы крестим. Мы потом отдаем этих невинных крещеных детей в эти когтистые руки. И они потом воспитываются, значит, не отцом или матерью, а каким-то компьютером и всем остальным. Это ужас, это просто инфернальное явление.
Поэтому, конечно, мы должны работать с крестными ради крестных, не ради детей, а ради их самих. Ну как не стыдно вам не знать «Отче наш»! Он говорит, что ему 35. Нужно Евангелие знать в этом возрасте. В воскресенье в храм Божий шагом марш! Не смеете в воскресенье валяться в кровати, просыпайтесь, в храм Божий идите.
Начинайте Божие слово читать. Разберитесь со своей прошлой жизнью, с какими-то грехами. Покайтесь в том, в чем нужно покаяться. Если живете в браке, любите жену свою, то осветите его благословением. Нет запасных аэродромов.
Я трачу на крещении больше времени вот на это, чем на крещение ребенка. Я говорю: «Что же вы? Сколько у вас детей»? Отвечают: «Двое». Я говорю:«Вот этот крайний? Его будем крестить? Сколько вы вместе живете? Вы венчаны»? Они отвечают: «Семь лет. Нет, не венчаны».
Я спрашиваю: «Почему? У вас есть любовник? У тебя есть любовница? Вы хотите разойтись»? Они отвечают:«Нет». Я спрашиваю: «Так почему вы не венчаетесь? В чем проблема»? Вот как бы мы собственно на это тратим время, на работу со взрослыми, детей-то мы покрестим.
Поэтому церковь рекомендует в ответ на ваш вопрос так тщательно подходить к выбору крестного для того, чтобы все было серьезно, чтобы не было бутафории и формализма.
Потому что бутафория и формализм — это смерть духовной жизни. У нас и так вся жизнь — это бутафория и формализм.
У нас бутафорная демократия и куча формализма в повседневной жизни, сплошная форма без содержания. Если мы еще в Церкви будем делать все бутафорно и формально, тогда слушайте, мама-мамочка, зачем ты родила меня? Возьми меня обратно. Песенка такая есть. Вот так.
По-моему, церковь — это единственное место, где еще пытаются сделать что-то серьёзно. Не везде кстати даже, да? Но как-то пытаются. Это делают и патриархи, митрополиты, епископы, и архимандриты, и попы, и диаконы.
Мы хотим, у нас душа болит, потому что мы же видим, что мы погибаем, но мы же видим, что мы погибаем. Причем, реально, не фигурально, а реально погибаем. И мы не хотим погибать. Единственное, что еще держит нашу русскую цивилизацию, — это русская Церковь.
Русская армия и русская Церковь — это единственные вещи, которые держат русскую цивилизацию. Церковь и армия. Армия и церковь. Как хотите, поставьте в любой последовательности.